Нынче, братцы мои, какое самое модное слово, а? 
       Нынче самое что ни на есть модное слово, конечно, электрификация. 
       Дело это, не спорю, громадной важности — Советскую Россию светом осветить. Но и 
в этом есть пока что свои неважные стороны. Я не говорю, товарищи, что платить дорого. 
Платить недорого. Не дороже денег. Я не об этом говорю. 
       А вот про что. 
       Жил я, товарищи, в громадном доме. Дом весь шёл под керосином. У кого коптилка, 
у кого небольшая лампочка, у кого и нет ничего — поповской свечкой светится. Беда 
прямо! 
       А тут проводить свет стали. 
       Первым провёл уполномоченный. Ну, провёл и провёл. Мужчина он тихий, вида не 
показывает. Но ходит всё-таки странно и всё время задумчиво сморкается. 
       Но вида ещё не показывает. 
       А тут дорогая наша хозяюшка Елизавета Игнатьевна Прохорова приходит раз и 
предлагает квартиру осветить. 
       — Все,— говорит,— проводят. И сам,— говорит,— уполномоченный провёл. 
       Что ж! Стали и мы проводить. 
       Провели, осветили — батюшки-светы! Кругом гниль и гнусь. 
       То, бывало, утром на работу уйдёшь, вечером явишься, чай попьёшь и спать. И 
ничего такого при керосине не видно было. А теперича зажгли, смотрим, тут туфля чья-то 
рваная валяется, тут обойки отодраны и клочком торчат, тут клоп рысью бежит — от света 
спасается, тут тряпица неизвестно какая, тут плевок, тут окурок, тут блоха резвится... 
       Батюшки-светы! Хоть караул кричи. Смотреть на такое зрелище грустно. 
       Канапе, например, такое в нашей комнате стояло. Я думал, ничего себе канапе — 
хорошее канапе. Сидел часто на нём по вечерам. А теперича зажёг электричество — батюшки-
светы! Ну и ну! Ну и канапе! Всё торчит, всё висит, всё изнутри лезет. Не могу сесть на
такое канапе — душа протестует. 
       Ну, думаю, не богато я живу. Противно на всё глядеть. Работа из рук падает. 
       Вижу, и хозяюшка Елизавета Игнатьевна ходит грустная, шуршит у себя на кухне, 
прибирается. 
       — Чего,— спрашиваю,— возитесь, хозяюшка? 
       А она рукой машет. 
       — Я,— говорит,— милый человек, и не думала, что так бедновато живу. 
       Взглянул я на хозяйкино барахлишко — действительно, думаю, не густо: гниль и 
гнусь, и тряпицы разные. И всё это светлым светом залито и в глаза бросается. 
       Стал я приходить домой вроде как скучный. 
       Приду, свет зажгу, полюбуюсь на лампочку и ткнусь в койку. 
       После раздумал, получку получил, купил мелу, развёл и приступил к работе. Обойки 
отодрал, клопов выбил, паутинки смёл, канапе убрал, выкрасил, раздраконил — душа поёт и 
радуется. 
       Но хоть и получилось хорошо, да не дюже. Зря и напрасно я, братишечки, деньги 
ухлопал — отрезала хозяйка провода. 
       — Больно,— говорит,— бедновато выходит при свете-то. Чего,— говорит,— этакую 
бедность освещать клопам на смех. 
       Я уж и просил, и доводы приводил — никак. 
       — Съезжай,— говорит,— с квартиры. Не желаю,— говорит,— я со светом жить. Нет у 
меня денег ремонты ремонтировать. 
       А легко ли съезжать, товарищи, если я на ремонт уйму денег ухлопал? Так и 
покорился. 
       Эх, братцы, и свет хорошо, да и со светом плохо. 
       

© М. Зощенко, 1925 г.